Я была актрисой, мы снимали какой-то фильм, сюжета которого я вообще не знала. Текст не то придумывался на ходу, не то я его каким-то таинственным образом выучила, как мне сначала казалось, но очень уж много его было, а на сцены съемка разделена не была. Это было что-то вроде средневекового бала, но гости вне поля моего зрения, только ощущение. Нас - трое, все в безумно красивых платьях, очень изящных и тонких, я была не-знаю-кем, а остальные две - моими гувернантками, одна - дама в возрасте, вторая - совсем молоденькая.
Мы курсировали из комнаты в комнату небольшого светлого дома-дворца по своим мелким делам и непрерывно разговаривали, перекидывались колкостями и хихикали. Я понимала, что совершенно не знаю, в чем сюжет-то, но постепенно как-то стало доходить: их ведь нет на самом деле, их нет вообще, и все эти разговоры, смешки и колкости - сама с собой, но осознание это приходило озарениями, этакими исчезающими вспышками, как и мысль: я больна, я больна, я больна, я играю сумасшедшую.
В то же самое время мы сидим с Алексом - администратором старого-старого форума - и ещё несколькими знакомыми и обсуждаем не то этот сценарий, не то какой-то другой, я поражаюсь, как легко и свободно мы общаемся, как будто лучшие друзья и знакомы тысячу лет, в это время рядом почему-то ревёт в три ручья Вэба, и я периодически утаскиваю её на улицу, в парк вокруг здания, пытаясь успокоить. Но атмосфера просто прекрасна, а в то же самое время...
Не сменяя почти антуража, но сменяя сюжет, я оказываюсь в институте, больше похожем не на наш, а на тот, где учится Зло, одновременно это и тот дворец, где снимается фильм, и то самое здание, где мы обсуждаем сценарий. Там милая суета среди хороших друзей, там блуждания по этажам, парк рядом, а как венец всему - результаты проверки наших курсовых по административному праву. Преподавательница непривычно очаровательна и доброжелательна, она раздаёт курсовые, а я спокойна, как лось, потому что знаю: я её вообще не писала, я о ней понятия не имела. В довершение ко всему она вдруг говорит: "А работы Жени, кого-то там ещё и Наташи я обсужу с ними отдельно". Я слегка холодею: какая ещё у меня может быть работа? А тут она подходит, кладёт на мой стол нечто изящно упакованное в пожелтевшую бумагу, из надписи на которой следует, что это ни что иное как моя курсовая. И сообщает мне весело: курсовая у тебя замечательная, лучше всех, вот только её писала не ты, а два мальчика.
Начинается полная шиза: я ловлю её в коридоре и объясняю, что этого всего не может быть, я не могла сдать чужую курсовую хотя бы потому, что когда все о ней узнали я лежала в больнице, а вышла - вот только что, и непонятно, кому надо было это за меня сдавать ей. Она то ли верит, то ли нет, у меня вдруг звонит телефон и голос сообщает мне, что ему надоело меня ждать и он поедет в Новогиреево, мама, думаю я, а потом понимаю: какая мама, голос-то мужской. Меня волоком тащат в Главное Здание, на кафедру, объясняться с ними, по дороге я набираю тот номер, с которого звонили, слышу опять мужской голос и кладу трубку, он перезванивает и участливо интересуется, чем им всем не приглянулась моя чудесная курсовая. Я понимаю, что это его рук дело, а он говорит: "Ой, у меня деньги на счету кончаются, кстати, обернись". Я оборачиваюсь, а он машет мне рукой с другой стороны улицы, я его совершенно не знаю, но мы срываемся с места, чтобы от него отстать.
Перед ГЗ огромная чёрно-белая толпа, как на советских фотографиях. Черт, говорю Вэбе, пока мы идём сквозь орущих людей, что же мне делать-то, как я им всё объясню? Да уж, отвечает она, и главное - мы что же, столько ждать будем?
И я понимаю: и правда, как же, ведь время у них там отстаёт от нашего на десять с лишним лет.